Отправлено: 26.01.10 10:33. Заголовок: Воспоминания о Гримм

Уважаемые друзья, коллеги, форумчане!

К сожалению, с каждым годом живой истории Немецкого Поволжья все меньше и меньше. Уходят те, кто был рожден еще там... Я предлагаю нам всем по максимумум зафиксировать историю в лицах. Я предлагаю осмотреться и найти тех, кто еще помнит Поволжье, в частности село Гримм. Давайте опросим их обо всем, что связано с Гримм. Опросим и сохраним эту информацию. Это ценнейший источник как в плане истории, так и в плане генеалогии.

В ближайший месяц я буду выезжать на такие опросы. Вот примерный план разговора. Очень надеюсь на комментарии и дополнения!

1.ФИО
2.ФИО родителей, что человек помнит о своих родителях, какие они были, чем занимались и т.п. Что помнит о родственниках, бабушках, дедушках. Девичьи и родственные фамилии. Адреса жительства в Гримм.
3.Как воспитывался человек, воспоминания о детстве, с кем дружил, общался.
4.Образование: что помнит о школе, в том числе учителя, одноклассники и т.п.
5.Поселок: Что было примечательного, названия улиц, план поселка.
6.Традиции в поселке, праздники и т.п.
7.Дома в Гримм- какие были, из чего и как сделаны.
8.Все люди, с которыми приходилось пересекаться в НП, которых помнит.
9.Как проходила Депортация, куда направили потом, как оказался на современном месте жительства.
10.Какие есть документы и фото с НП.

Если что-то забыл - поправляйте!

Призываю всех, кто имеет контакт с людьми старше 1934-35, опросить их и зафиксировать воспоминания.

Все они будут защищены от копирования везде, кроме как на нашем сайте и форуме, если воспоминания будет много, подумаем над пуьликацией.

 Отправлено: 21.01.10 15:14. Заголовок: Воспоминания Якоба Шмаля

Якоб Шмаль, автор этих записок, родился в 1923 году в большом селе Гримм на Волге.
Юноша рано потерял отца и вынужден был в то тяжелое время социальных потрясений помогать семье. Якоб учился в гриммской школе, широко известной и республике немцев Поволжья своими традициями. Вероятно именно в этой школе он полюбил свой родной немецкий язык, ибо уже в 1940 году мы его находим в столице республики, городе
Энгельсе, диктором радио немцев Поволжья. Он был среди первых, которых после злостной ликвидации республики в 194 1 году депортировали в Сибирь.
Но и за колючей проволокой остался ему и его немецким товарищам по несчастью родной язык тон опорой, которая в нечеловеческих условиях трудармии не позволила окончательно отчаяться.
В послевоенные годы Якоб Шмаль работал в нефтяной промышленности Башкирии, где он занимал ответственный пост в управлении буровых работ. Своей первой любви родному языку, он остался верен, и, находясь на заслуженном отдыхе, он не знает покоя. Много пишет, занимается общественной деятельностью. Это стало целью его жизни.
Ниже мы публикуем фрагменты из воспоминаний Якоба Шмаля.

Гарри Гегелен, г.Уфа



Окончание. Начало во втором номере.
… Когда члены все той же комиссии сельсовета узнали, что Хельшотье умер и пришли в его лачугу, то было уже поздно. Они увидели, что голодные дети и их слепая мать уже съели половину трупа. На заводе «Рекорд» организовали кое-какую помощь семье, и все-таки через некоторое время все члены этой горемычной семьи умерли.
Я не могу сказать, сообщали ли в то время газеты о причинах голода на Волге, но в последующие годы я не читал об этом ни слова. Хочется надеяться, что в условиях перестройки и гласности мы услышим об этом правдивые подробности и будем знать истинные имена виновных в этой народной трагедии...
В предвоенные годы наше село опять более или менее встало на ноги. Как уже было сказано, этому способствовали неустанный труд селян и богатый урожай 1937 года. Все те, кого не коснулись репрессии и кто сумел пережить голод, ожили. Село залечивало свои раны и вступало на путь процветания. Оживленнее стало на улицах. По вечерам теперь, как и раньше, были открыты двери сельских клубов. Колхозы стали больше получать сельскохозяйственной техники. Урожаи росли. Созданная в 1931 году МТС набирала силу и вскоре ее уже считали одной из лучших в нашей автономной республике.
Опять на полях звучали песни. Особенно высокий урожай обещал быть в 1941 году. Мои земляки надеялись собрать горы зерна н строили радужные планы.
С 21 мая 1940 года я жил в городе Энгельсе и работал там диктором немецкого радио. 25 мая 1941 года ко мне приехала мама и я, получив отпуск, 3 июня вместе с ней приехал в Гримм. В селе царило оживление. Куда бы ни взглянул, везде находил я что-то новое: не стало соломенных крыш, во дворах было значительно больше крупного рогатого скота, выросли новые дома. Хорошо добеленные, они стояли ровными рядами и украшали длинные прямые улицы.
В первый же вечер я пошел навестить своих друзей, бывших одноклассников и попал на репетицию драмкружка в «Шульхаузе», так мы с давних пор называли кантонный клуб. Потом мы все пошли на танцы в зеленый двор кантонной библиотеки, а оттуда к мельнице Эрнста. Там гриммляне разводили сады, в которых всегда было изобилие яблок, груш и других фруктов, а также огромное изобилие всевозможных овощей. В начале июня всего этого еще не было, но красота природы покоряла своим великолепием.
На улицах звенело веселье. Но мне не суждено было долго пробыть дома 16 июня пришли телеграмма из Энгельса. Меня вызвали на работу. 22 июня началась война... 47 лет прошло с того жуткого дня, когда на нашу страну напала фашистская Германия. Каждый советский человек, переживший начало войны, без сомнения помнит все до мельчайших подробностей. Естественно, помню и я.
Рано утром я шел по пустынным улицам Энгельса к зданию немецкого радио, где должна была состояться воскресная утренняя передача. Мы, дикторы Александр Федорович Тимофеев и я, как обычно, появились в радиостудии задолго да начала передачи, чтобы успеть ознакомиться с материалами передачи. Воскресное утро, выходной день и поэтому никого из других сотрудников не было. Да и не ждали мы никого в выходной день.
И Александр Федорович, и я взяли в руки тексты. Он — русский, я — немецкий. Прочитав все, я решил в оставшееся до начала передачи время послушать радио. Включил приемник и покрутил ручку настройки. Раздался голос. Говорили по-немецки. Я инстинктивно замер и прислушался. И не поверил своим ушам. Фашистский диктор лил грязь на нашу страну, на наш народ, на все, что было для нас близким и дорогим. И вдруг я услышал, что фашисты «беспрепятственно пройдя нашу границу, наступательным маршем продвигаются вглубь страны». Я выключил приемнику намереваясь рассказать Об услышанном своему русскому коллеге, но не мог произнести ни слова И тут подошло время наших передач.
«Внимание! Говорит Энгельс!» Так начинались передачи радио республики немцев Поволжья В то утро мы передавали материалы из свежих номеров наших республиканских газет «Нахрихтен» и «Большевик». После меня говорил Александр Федорович. Я "сидел рядом с ним как на иголках. Мне казалось, что его чтению не будет конца. Наконец мы простились с радиослушателями и выключили микрофоны.
Теперь я набрался мужества и, заикаясь от волнения, рассказал товарищу Тимофееву о том, что только что слышал собственными ушами. Он взглянул на меня как будто видел впервые, и после некоторого молчания сказал: «Нет, этого не может быть. Ты что-то не так понял. Не делай глупостей и нигде не повторяй ничего подобного». Александр Федорович был для меня, тогда еще молодого парня, непререкаемым авторитетом. И мне в самом деле начало казаться, что я что-то не так понял и это всего лишь моя фантазия. Да и причин думать так было достаточно: еще вчера вечером наша радиостанция им.Коминтерна передавала из Москвы почти розовые сообщения из Берлина.
День обещал быть чудесным. Я снимал комнату у Давида Яковлевича Коха, моего Гриммского земляка, который жил в Энгельсе и занимал пост заместителя народного комиссара по торговле нашей автономной Советской республики. Когда я ему с глазу на глаз рассказал об услышанном, он повторил те же слова, что и мой коллега и предостерег меня: « Не произноси об этом ни звука. Будь благоразумен, Яша, и не делай глупостей».
Накануне в городском парке состоялся вечер музыки Иоганна Штрауса. Симфонический оркестр государственной филармонии немцев Поволжья играл бессмертные вальсы великого композитора. Я со своей подругой, как и тысячи других, наслаждался чарующей музыкой. Расставаясь, мы договорились совершить на завтра прогулку на «Зеленый остров». И вот мы идем по улице Скучной к берегу Волги. Хотя тайна моя не давала мне покоя, я молчал. На водной станции я взял напрокат лодку. Над Волгой и городом искрилось чудесное утреннее солнце. Кругом царили оживление и веселье. Все отдыхали в этот прекрасный летний день. Я смотрел на людей и завидовал им они ничего не знали о том, что было известно мне, они были счастливы. Вдруг из рупора на водной станции раздался громкий голос. Я услышал свое имя. Меня требовали на берег. Немедленно мы собрали свои вещи, сели в лодку и я, торопясь, стал грести в сторону водной станции. На
берегу меня ждала сотрудница радиокомитета. «Тебя срочно вызывают на работу», — сказала она.
В радиокомитете царил настоящий переполох. Выяснилось, что по московскому радио выступил Молотов с Правительственным заявлением о вероломном нападении гитлеровской Германии на нашу страну. Наши переводчики под руководством Александра Эрлиха уже заканчивали его перевод на немецкий язык. Три раза, с получасовыми перерывами, я передавал по республиканскому радио в то роковое воскресенье это заявление. Три его заключительные фразы я помню и сегодня дословно: «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!».
В тот же день все сотрудники радиокомитета и тысячи других жителей города Энгельса пошли в военкомат с требованием отправить их добровольцами на фронт для борьбы С ненавистным врагом. Кто в те часы мог представить, что не пройдет и двух месяцев как будет объявлено: «Все немецкое население Поволжья переселить в другие районы!»
Дорогой ценой была завоевана победа. Но в том, что она будет за нами, не сомневался никто. Мы знали: «Наше дело правое!» И поэтому победили!
30 августа 1941 года в республиканских газетах появился Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года о выселении немецкого населения Поволжья в «богатые пахотными угодьями районы Сибири, Казахстана и Алтая». Прочитав этот Указ, я в тот же вечер позвонил маме в Гримм и сказал ей, чтобы она не тратила денег и не начинала ремонт крыши дома, так как мы будем выселены. Бедная моя мама никак не могла понять, о чем это я ей говорю в трубку, вроде бы и вовсе не по-немецки. В конце концов она поняла, н в трубке послышалось ее всхлипывание: «А ты, сынок, приедешь домой до выселения?» «Не знаю, как сложится, — отвечал я но если будет возможность, приеду обязательно, я хочу быть вместе с Вами».
Выехать из Энгельса мне не разрешили, город строго охранялся «зеленокартузниками», так мы тогда называли красноармейцев НКВД. Кажется, и мышь не могла бы незамеченной выбраться из города.
Так я оказался с теми, кто пол строжайшим оком охраны был в первую очередь выселен из столицы несуществующей уже официально автономной республики немцев Поволжья. А случилось это поздним вечером 2 сентября 1941 года. Уже стемнело, когда пульмановские вагоны, наполненные людьми, отправились в путь. К вагонам, стоявшим в тупике, целый день двигался людской поток. Сюда шли представители всех национальностей, живущих в Энгельсе. Все хотели нас проводить, попрощаться С нами. Мы все жили рядом в нашей бывшей столице, вместе работали, вместе отдыхали. Они, также как и мы, до мозга костей были уверены в том. что опубликованный Указ - предательская ложь, подлая попытка обвинить нас в том. в чем мы совершенно не были виновны. Они находились с нами целый день, облегчая наши физические страдания и душевные муки. Когда поезд тронулся, у всех без исключения на глазах были слезы безысходной горечи и боли.
Но вернемся в Гримм. Здесь, как и но всей республике, хорошо понимали, что «наш великий вождь и учитель» сумел безжалостным образом сделать то, что не удалось царскому правительству в 1915 году и чему решительно положил конец В..И. Ленин после Великой Октябрьской социалистической революции.
Уже позднее, в Сибири, я совершенно случайно нашел живущих в соседнем районе мать, братьев, сестру и бабушку. Они жили неподалеку и мы смогли вскоре воссоединиться. От них я узнал, что гриммляне выехали из села только 5 октября (Выехали на грузовых автомашинах, на телегах, запряженных лошадьми и быками. Так они доехали до пристани Банновка на Волге в Золотовском кантоне нашей республики. Оттуда на баржах доплыли до Саратова, а из этого города они были отправлены поездом через Среднюю Азию в Сибирь.
Более месяца ждали мои односельчане рокового часа выселения и все это время грудились на полях, не разгибай спины, собирая богатый урожай, сдавая его государству. Невывезенное зерно было тщательно накрыто циновками, другим материалом и таким образом надежно защищено от непогоды.
Как обстояли дела дальше, видно из нескольких строк поэмы «Волга, колыбель нашей надежды», написанной известным поэтом Вольдемаром Гехдтом. Поэма была опубликована в газете «Нойес Лебен» 16 декабря 1987 года.

Такому б явно не случиться,
Когда б подняться Ленин мог.
«Что общего у нас и фрицев?!»,
Сказал кому-то Бэр в упрек.

Отправки с болью в сердце ждали.
Не знали мы, что ждет потом
Вдруг «всем на баржи!» прозвучало,
И мы оставили свой дом.

Поезд с жителями села Гримм прибыл на место назначения 19 октября 1941 года. Этим местом оказалась транссибирская железнодорожная станция Нижний Ингаш. Это 350 километров восточнее Красноярска.
Я рассказал о своем селе почти все, что мне удалось либо узнать, либо самому пережить. И можно было бы поставить на этом точку, тем более, что история села, казалось бы, трагически заканчивается роковым днем выселения моих земляков в Сибирь. Думаю, однако, что есть смысл продолжить повествование.
В широко известном поволжском селе Швед, расположенном на луговой стороне Волги, его жители имели обыкновение говорить: «Пока существует Свет - останется Шведом Швед». Мой бывший коллега по работе в радиокомитете в городе Энгельсе Готтлиб Горр, уроженец села Шведа, не упускал случая в разговорах с нами произнести эту сакраментальную фразу. И мы его очень хорошо понимали. Село Швед было на высоте во
всех отношениях и Готтлиб по праву этим гордился.
Но и у нас, гриммлян, было свое любимое изречение: «Наш Гримм будет жить всегда — пусть даже придет беда». И так же, как жители села Шведа, мы были уверены: наше изречение, как и наше село, вечно. Вышло однако так, что и они, и мы просчитались. И в этом не было нашей вины. Кто бы из нас мог тогда предположить, что не только села Швед и Гримм, а вся автономная республика немцев Поволжья, будет уничтожена одним
росчерком пера полубога-деспота Сталина?! — первая национальная автономия, созданная в нашей стране через год после революции декретом В.И.Ленина.
Летом 1942 года мне необъяснимым образом попал в руки один из номеров газеты «Правда». Я находился тогда за колючей проволокой одного из концентрационных лагерей для советских немецких трудармейцев в далекой сибирской тайге. Этот лагерь находился в 20 километрах к северу от железнодорожной станции Решоты и назывался «1ый отряд Нижне-Пойменского отделения КрасЛага НКВД.» Нужно же было так случиться, что именно в этом номере «Правды», случайно попавшем мне в руки, было напечатано сообщение о переименовании городов и сел, принадлежавших ранее немцам Поволжья. Так я узнал о переименовании города Марксштадта— в Маркс, города Бальцера—в Красноармейск, моего Грима – в посёлок Каменский и т.д.
Я принес газету в барак. Там она переходила из рук в руки, каждый из моих товарищей по несчастью хотел собственными глазами увидеть, как рассчитались нашей малой, дорогой нашему сердцу, родиной. До глубокой ночи, не сомкнув глаз, обсуждали мы это событие. Неописуемо тяжело переживал каждый из нас угу несправедливость, впрочем как и всё
остальное, происходящее с нами, начиная с 28 августа 1941 года, этого черного дня в истории российских немцев. Но разве можно одним росчерком пера хоть что-либо вычеркнуть из памяти человека, из его сердца и души?! Не удалось это даже Сталину, этому злейшему врагу народа.
От унизительной ссылки к которой ми были уже после победы над врагом повально' осуждены. Очередным сталинским указом, мы были освобождены в конце 1955 года. Это случилось через 10 лет после того, как отгремел последний выстрел в войне с гитлеровцами. В войне, ради победного окончания которой и нами, советскими немцами, было пролито немало крови и пота не только в далеком тылу, но и, как мы теперь с удовлетворением узнали, на передней линии фронта.
И вот тогда, после крепостного права над нами, то есть освобождения из-под надзора спецкомендатуры НКВД, начались бесконечные поездки в родные места, к берегам родной и милой Волги, которая навсегда осталась для нас дорогой колыбелью Мм бывшие жители бывшей автономной республики, использовали для этих поездок свои очередные отпуска. И что удивительно: для людей, на которых лежала неизгладимая печать времени, до-предела истощенных пережитым, было бы, казалось, более необходимым провести свой отпуск наконец-то где-нибудь в санатории или на курорте, но на деле душевное оздоровление оказалось для них куда важнее физического. Чувство ностальгии по малой родине оказалось сильнее всех других чувств и потребностей.
Летом 1961 года я тоже поехал домой. Со мной поехал мой брат Карл и … (нечитаемо дальше - А.Б.) .
{Люди} понимали нашу печаль и говорили, что уже в течение нескольких лет бывшие жители буквально потоком приезжают посмотреть на свое родное село и бывают до глубины души потрясены, глядя на то, что некогда называлось селом Грнмм. Приезжающие ходят от двора к двору, пытаются разыскать свои собственные дома и часами стоят на обломкам в тяжелом раздумье. То же самое пережили при встрече с селом и мы, трое его бывших жителей.
На месте нашей образцовой средней школы, о которой я уже написал несколько теплых строк в первой части этой главы, мы решили сфотографироваться - слишком много святого было связано с ней в нашей жизни. Мы уже приготовили фотоаппарат, выстроились, как вдруг услышали издали чей-то окрик. К нам торопился мужчина в высоких и тяжелых сапогах (хотя и стоял жаркий и сухой июньский день) и в тяжелш кожаном картузе. Он возмущенно размахивал руками. «Кто вам разрешил здесь фотографироваться?» - раздался его резкий голос Можно было подумать, что мы собрались фотографироваться на фоне какого-нибудь стратегического объекта. «Это самое высокое здание в Гримме (заметьте, в Гримме!) и поэтому здесь нельзя фотографироваться»,- добавил он. Мы попытались ему объяснить, что это здание — наша бывшая школа, мы в ней учились, и она дорога нашему сердцу как память о школьных годах. Но это не явилось аргументом для представителя власти. Он махнул рукой и произнес: «Пойдемте со мной в сельсовет. Я председатель. Там побеседуем.» Он вышагивал впереди, мы шли за ним... Так нам и не удалось сфотографироваться, зато мы высказали этому председателю, который здесь «правил» с 1943 года как он с заметной гордостью заявил, все, что болью легло на наши сёрдиа. Мы упрекнули его в том, что село, процветавшее до нашего выселения, теперь в полном запустении и развале, что многие, да какое там, большинство дворов, даже целые улицы превратились в руины. Там. где когда-то были огороды, теперь проходила пыльная проезжая дорога, на месте ровных, чистых улиц росла высокая сорная трава. Вокруг села, где всегда цвели сады, был пустырь
Кладбище заросло и совсем одичало, так и не смогли мы найти могилы своих родственников. При этом нужно учесть, что во время войны здесь не прозвучал ни один выстрел.
Плохим же он был прёдседателем поселкового Совета! Именно это он от нас и услышал. Сначала он, естественно, пытался защищаться, но потом оставил эти жалкие попытки и вынужден был проглотить горькую пилюлю. «Вы, конечно, правы, от прежнего Гримма мало чего осталось»,— сказал он. И в конце нашей, им же организованной, беседы добавил: «Но вы имейте в виду, что тут во время воины находились заключенные, которые строили железнодорожную линию из Саратова до Волгограда.» Довольно дружелюбно председатель проводил нас на улицу.
Напротив поселкового Совета, у главной дороги пересекающей село, рос когда то церковный парк" В гуще роскошной зелени стояла лютеранская церковь. Она и сегодня могла бы услаждать взор, не будь уничтожена. Довольно давно был совершен этот акт вандализма и пусть он останется на совести тех, кто совершил насилие над разумом и для кого не было тогда ничего святого.
И вот жарким летним днем 1961 года мы стоим на святом для нас, троих взрослых, месте и я вспоминаю об этом грандиозном деревянном строении, о его скромном и изящном внутреннем убранстве и о двух "(обратите внимание, двух!) органах, волшебные звуки которых можно было услышать в рождественские вечера, пасхальные и другие праздничные, и просто воскресные, дни во время литургии. Мне казалось, что я слышу эти звуки. Они перенесли меня на какое-то время в давно ушедшие счастливые годы. Как часто мы, гриммские ребята, старались в такие праздники подойти поближе к органу и вслушаться в его ни с чем несравнимые чарующие звуки.

Башкирская газета «Venus», 13.03.1991


Данный текст Оттомар Майор получил от уроженца села Гримм Арнольда Шота. От О.Майора текст попал в семью Киндсфатер, один из членов которой, а именной Сергей Киндсфатер передал его для публикации на данном форуме, за что ему огромное спасибо.

 Отправлено: 21.01.10 15:27. Заголовок: http://www.memorial...

 Отправлено: 06.02.10 22:33. Заголовок: В Лексикон добавлена..

В Лексикон добавлена биографическая статья: Якоб Шмаль

 Отправлено: 15.03.10 17:27. Заголовок: Ниже приведен очерк ..

Ниже приведен очерк Александра Вебера о Гримм периода конца 19-нач.20 века. Очерк опубликован в "Grimm Newsletters" от осени 1996 года (стр.2-4). Очерк переведен на русский с английского языка. Ниже, под русским переводом приводиться оригинальный текст.

Автор перевода - Наталья Матусевич, за что ей огромное спасибо! Переведенный текст запрещен к копированию в целом его виде. Копирование по частям допускается со ссылкой на наш форум. В случае, если Вы заметите опечатки, ошибки в переводе и т.п. - пишите на адрес, который указан в моем профиле.
Судя по тексту, очерк не носит научного характера, а потому вполне простителен ряд неточностей в датах и фактах. Их, впрочем, не так много.

С уважением, Alex Brester

Grimm History

Alexander Weber

Центральная школа в с.Гримм.

Преподобный Якоб Айххорн ходил в центральную школу в с.Гримм примерно в 1901 году. Курс обучения длился шесть лет, а после 1896г.обучение проводилось на русском языке. После долгих лет протестов и прошений учителей, секретарей и чиновников колоний, а также тех, кто хотел получить образование выше приходского уровня, в 1863 году, благодаря удобному месту расположения Гримма в центре волжских колоний, в селе появилась Центральная школа.
Российское правительство в Москве выделило на деятельность школы 60 тыс.рублей. Ежегодная плата за обучение с одного ученика составляла 5 рублей. В некоторых случаях она не взималась. В действительности, проценты, получаемые с 60-ти тысячного «подарка» Правительства, покрывали все расходы школы.
Первыми школами руководили сельские Шульмейстеры. На первом месте после обучения букварю стояло изучение Нового Завета и Библейской истории, а также запоминание цитат из Библии и четверостиший. Завершающим этапом обучения была Конфирмация. С быстрым ростом населения, на одного учителя приходилось более 100 детей различного возраста, что вызывало определенные трудности. Некоторое время спустя, Центральная школа смогла компенсировать нехватку учителей квалифицированными кадрами.
Сама школа была прекрасным двухэтажным отштукатуренным кирпичным зданием, где парадная лестница лестница была украшена перилами из красивого кованного железа. Четверть учителей проживала в конце здания. Преподобного Айххорна всегда приводило в замешательство то, что за 6 лет своего обучения он знал только 5 или 6 учеников из Гримма.

Церкви с.Гримм

В каждой католической церкви были свои священники (в первую очередь ими были иезуиты), а поскольку священники-протестанты были женатыми мужчинами, то чем больше им приходилось тратить на содержание семьи, тем крупнее приход они содержали.
Церковный приход с.Гримм включал в себя соседние села Bauer, Franzosen и Donhoff. Поскольку Гримм был самым крупным селом, там находился приход и дом приходского священника. Позже ( в начале 1900-х) Donhoff стал самостоятельным приходом.
Гриммская церковь состояла в Московской консистории, которая включала в себя Москву, Поволжские колонии, Сибирь и Кавказ. Священники изначально приезжали из Basel, или Швейцарии или Либенцеллера (Вюртенбюргские Миссионерские Общества). Главная консистория была основана в 1832, которая стала предшественником Московской консистории. Московская консистория простиралась от юга Петербурга и далее на восток. Формально лютеранская церковь в России появилась в 1832 году и получила покровительство Российского правительства. После прихода к власти большевиков церковь перестала существовать. Возможно, большинство лютеран объединились с баптистами, к которым Кремль относился более снисходительно.
У церкви в с.Гримм не было специального названия. Она была построена в 1848 г., состояла из балкона на 1200 мест для прихожан и отдельной колокольной башни. Во время зимних вьюг колокол звонил не переставая, тем самым сопровождая путешественников в безопасное место. В ведомстве гриммского пастора было 4 села, поэтому в Гримме он был только одно воскресенье в месяц. Тем временем шульмейстер проводил литургию и читал приготовленную проповедь. Он носил мантию отличную от одеяния пастора. Также он готовил детей к конфирмации (у протестантов: обряд приобщения подростков к церкви), которая проходила на Троицу. Последние 5-6 недель перед обрядом дети собирались в Гримме на несколько дней в неделю, где получали последние заключительные наставления от самого пастора.
Первый день всех церковных праздников пастор проводил в Гримме, а затем все оставшиеся дни праздника – в других церквях. Например, Рождество и Пасху праздновали по несколько дней каждый.
Если пара изъявляла желание скрепить свой союз брачными узами, они сообщали об этом Шульмейстеру, который оглашал в церкви имена вступающих в брак. Затем сам пастор проверял их на знание библии и катехизиса. Если они не проходили проверку, они возвращались домой, учили и пробовали еще раз.
Конгрегация Гримма включала в себя как лютеран, так и реформатов. Сей факт доставлял неудобства только касательно обряда причастия. Поскольку лютеране составляли большинство, они первыми шли к алтарю, затем, соблюдая свои обычаи и традиции, к нему шли реформаты.
должно быть: до революции 1917 года у лютеран в России не существовало епископов. Существовала должность главного суперинтенданта. Он назначался на всю жизнь и лишался этого права только по 2-м причинам: болезнь или старость. В свою очередь правительство не вмешивалось в дела церкви.

Гримм

В Гримме было 3 улицы – Hauptgass, Uebergass и Untergass, которые весной или после дождя становились просто грязью, летом они были весьма пыльными, а зимой покрывались ледяными выбоинами. По существу, эти улицы были просто запущенными.
В селе был замечательный родник с чистой артезианской водой, струя которой достигала 6 дюймов в диаметре. Вода протекала через полое бревно и попадало в емкость, откуда люди ее и черпали. Избыток воды попадал в корыто для животных, которое потом выливалось в реку. Известно, что даже после Второй Мировой Войны родник бить не переставал.
По традиции, если дом был построен из бревен, то крыша покрывалась соломой, если из кирпича, то – жестью. Двери в домах выходили в огороженный двор с цветами и деревьями, а не на улицу; во дворах содержался скот. Изнутри дом освещался масляными лампами, а сам вход в дом -факелами. В деревне говорили на 2-х диалектах - "oberdorfer" и "unterdorfer". Например, слово “wurst” (колбаса) на одном диалекте звучала как ”worst”, а на другом - “wurst”.
В Гримме не было ни гостиниц, ни салонов. Существовали чайные комнаты, где путешественники- и не только они - могли покушать. Монополия на водку принадлежала российскому Правительству, и в каждой деревне было свое «учреждение», где она продавалась.Употреблять водку можно было только дома и ни в коем случае в месте ее приобретения.. Путешественники, проезжающие через деревню ночью, могли поставить своих животных в чьем-либо скотном дворе. Платных конюшен в Гримме не было.
В Гримме было 2 водяные мельницы и несколько ветряных для помола муки. Также была мельница для получения масла из семян подсолнечника. Около 1900г. в деревне было 2 чугуно-литейных цеха, выпускающих машинное оборудование и литье. Некоторые из отлитых изделий предназначались для производства специальных вентиляторов для очистки молотого зерна от мякины и частиц соломы. Литейное дело было важным составляющим кустарной промышленности Гримма и готовые мельницы на пароходах увозили далеко за пределы деревни, где они славились своим великолепным качеством. Гримм был центром этой индустрии.
Ткацкое дело также было широко распространенным кустарным производством и приносило необходимый доход в зимний период, когда в сельском хозяйстве была пора застоя. Три брата содержали обувную фабрику, и люди даже из отдаленных районов приезжали, чтобы купить их продукцию.
Изготовление длинных курительных трубок и магазины по их реализации были еще одним важным производством. Некоторые трубки были сделаны очень искусно – они представляли собой металлический ствол и вырезанную вручную чашу. Курительные трубки были объектом красоты и мастерства.
Единственным местом, где дети собирались вместе был задний двор или пустой закуток улицы. По вечерам они играли в «цвета», в »Banock» и качались на качелях. Необходимыми атрибутами одной из их игр являлись две палки: одна короткая, другая - длинная. Длинной палкой ребенок быстро подбрасывал в воздух короткую так высоко как мог. Идея игры заключалась в том, чтобы отбросить эту палку как можно дальше для того, чтобы пасующий добежал до определенной базы и вернулся до того, как другой игрок смог принести ее «домой» и стать новым пасующим. Чем дальше бросаешь палку, тем дольше остаешься в квадрате и продолжаешь быть пасующим. Дети также играли в камешки (с помощью более крупного камня они придавали желтому песчанику нужную форму). Набор состоял из 5 камешков, один из которых подбрасывался до тех пор, пока не собирались вместе 1,2,3 или 4 камешка. Мальчишки не качались на качелях и не прыгали на скакалке. Они играли в «Banock». Для игры нужны были чистые длинные свиные или лошадиные кости 8-9 дюймов в длину. Целью этой уличной игры было сбить определенную вертикально стоящую кость, при этом не задев другие. У девочек была своя игра – они бросали мяч о стену дома. Девочка бросала мяч и затем ловила его, потом бросала через голову, далее она «танцующим движением» катила мяч обратно к стене, и потом бросала его об стену раз, потом два, потом три и так бесчисленное количество ( испытание на прочность). А затем кто-то другой занимал ее место.
В школе дети проводили до 4 часов в день. Старшеклассники и дети помладше посещали школу в разное время. Шульмейстером был г-н Muth. Ему также помогали другие учителя. По субботам школу убирали старшеклассники.

Транспорт и коммуникации.

Длинная железная дорога построена из Саратова на Волге на север до Камышина. Станции находились в сутках езды друг от друга. Несмотря на то, что Гримм был крупным поселением, почта доставлялась из Messer, первым по счету селу к северу по железной дороге. Свое почтовое отделение в Гримме появилось в 1901 г.
Предки наши были вынуждены преодолевать приличное расстояние на повозках или санях из Гримма до ближайшей ж/д станции или к пристани на Волге, чтобы плыть на пароходе.

Здравоохранение

В течение одного столетия в Гримме было 3 доктора. Одной из них была женщина, чье имя неизвестно, могла быть акушеркой и/или практикующей народную медицину. Двое других были доктор Walter, который жил в бревенчатом доме и доктор Johann Ohlberg, который родился в селе Kukkus, восточная Волга. Доктор Ohlberg обучался в русской армии и был направлен в Гримм Короной. Кабинет доктора назывался Аптекой и в действительности находился в доме, где доктор принимал и лечил больных. Жалование ему платила община. Операций он не проводил. Русский врач, не говорящий по-немецки, дважды в год приезжал в Гримм воскресным утром в качестве ревизора. Жители не воспринимали его всерьез. Как-то после обращения одного из младших детей Ohlberg к этому доктору ребенок умер, выпив какое-то лекарство. Позже одна из его дочерей Ohlberg вышла замуж за сына Шульмейстера Muth, который тоже был учителем.

Grimm History

Alexander Weber

Grimm Zentralschule

Reverend Jakob Eichhorn attended the Grimm Zentralschule around 1901. The course of instruction lasted six years and was in Russian after 1896. This school had been located in Grimm in 1863 because
of its central position in the Volga colonies after years of protest and pleading to provide teachers, secretaries and clerks for the colonies, and for those who chose, a chance for an education that was above
the parish level
The Russian government in Moscow, Russia had set aside 60,000 Ruble for the school and its operation. The tuition was set at 5 Ruble per student per year which was forgiven in some cases. Actually the school expenses were met from the interest earned from the original 60,000 Ruble grant.
The earliest schools were conducted by the village Schulmeister The instruction after the "ABC's" was basically the New Testament, Bible History, Scripture and Hymn verse memorization, culminating in
Confirmation This became increasing difficult as the population rapidly increased, which sometimes left one man with well over 100 children of various ages to instruct. After a period of time, this Zentralschule helped to alleviate the teacher shortage with perhaps for the first time, qualified teachers.
The building itself was a fine two story structure constructed of brick and stucco. The teachers quarters were located at either end of the building. The main staircase was handsomely railed in wrought iron. The Reverend Eichhorn was always baffled by the fact that in his six years at this institution, he knew of only five or six students who were from Grimm.

Grimm Churches

Catholic churches had their own priests (Jesuits at first), but because Protestant Pastors were usually married family men and more costly to maintain, they had larger parishes. The Grimm parish included the neighboring towns of Bauer, Franzosen and Donhoff. Since Grimm was the largest dorf, it was the parish seat and contained the parsonage. Later (early 1900's) Donhoff became the head church of its own parish.
The Grimm Church was in the Moscow Consistory which took in Moscow, the Volga colonies, Siberia and the Caucuses. The Pastors originally came from Basel, Switzerland or the Liebenzeller (Wuertenburg Mission Societies). A General Consistory had been established in 1832, which was the forerunner of the Moscow Consistory. A line had been drawn south of St. Petersburg and everything east of that line was in the Moscow Consistory The Lutheran Church in Russia was formally organized in 1832 and recognized by the Russian Government as "privileged church". After the Bolsheviks came into power the Church ceased to exist. Many Lutherans probably joined the Baptist Churches, toward which the Kremlin took a more lenient attitude.
The Grimm Church had no special name. It was built in 1848 and contained a balcony, seated 1200 worshippers and had a separate bell tower. During winter storms the bells rang continuously to guide travelers to safety. The Grimm Pastor had four villages to look after, so he was only in Grimm one Sunday a month. In the meantime the Schulemeister conducted the Liturgy and read a prepared sermon. He wore a robe of sorts, different from the Pastor. The Schulemeister also prepared the children for Confirmation which was held on Pentecost. The last four or five weeks prior to Confirmation, the children of the Parish would assemble in Grimm several days a week for the final intensive instruction from the pastor himself.
On all Church Festivals, the pastor was in Grimm the first day, then to the other churches the remaining days of the festival. Christmas and Easter, for example, were celebrated several days each.
If a couple wished to get married, they stated their intentions to the Schulemeister who published the banns in Church. They next presented themselves before the Pastor who quizzed them on their Biblical and Catechetical knowledge. If they did not pass the exam they went home, studied and tried again.
The Grimm Congregation was both Lutheran and Reformed. I his fact did not present any outward difficulties with the exception of celebrating the Lord's Supper It is reported that since the Lutherans were in the majority they went to the Altar first and then the Reformed portion of the congregation went forward according to their custom and practice.
Prior to the 1917 Revolution there were no Bishops. The title was General Superintendent. He was installed for life unless incapacitated by age or health. At that time the Government did not interfere in the affairs of the Church

Village of Grimm

Grimm had three streets called Hauptgass , Ubergass and Untergass that were mud in the spring and after rain, dust in the summer and frozen ruts in the winter. Basically these streets were uncared for.
The village had a wonderful artesian well that produced a stream of water six inches in diameter. The water came through a hollow log and emptied into a trough where people dipped out their supply. The overflow ran down to the cattle trough which then emptied into the creek. It was reported that after World War II the well was still flowing full force.
Customarily, if a home was built of logs it had a straw thatched roof. If the house was brick, the roof was tin. Homes did not have a door opening to the street, but rather into a fenced yard which contained the farm animals, trees and flowers. The homes were lighted by oil lamps and a tallow torch lit the entrance vestibule.
Two dialects were spoken in the village which identified one as a "oberdorfer" or a "unterdorfer"
An example is the word wurst (sausage) that was pronounced either as "worst' or " wurst".
Grimm had no hotels or saloons There were tea rooms where travelers and others could obtain food. Vodka was a Russian Government monopoly and each dorf had an establishment where it was sold. The vodka had to be taken home to be consumed and could not be drunk on the premises where purchased. Travelers passing through town overnight would be able to put up their animals in someone’s barnyard. There were no liveries.
Grimm had two watermills and a number of windmills for grinding grain. There was also a mill for pressing sunflower seed oil. Around 1900 there were two iron foundries making machinery and castings. Some of the castings were for the manufacture of fanning mills for cleaning the threshed grain of chaff and bits of straw This was an important cottage industry in Grimm and the finished mills were shipped far and wide They had a reputation for excellence of quality. Grimm was the center of this industry.
Weaving was also widespread as a cottage industry and brought in needed income during the winter months when farming was at a standstill. Three brothers operated a shoe factory and people came from miles around to purchase these shoes.
Another notable industry were the pipe shops where long stemmed smoking pipes were made Some were very elaborate and ornate with hand carved bowls and metal stems. They were objects of beauty and workmanship.
The only place where children got together was in the backyard or a vacant lot down the alley Until dark they would play "Colors", "Teeter Totter" or "Banock" One of their games was played with a long and a short stick With the long stick a child quickly lofted the small stick into the air as far as they could loft this small stick. The idea was to make this small stick go far enough for the lofter to run to a certain base and return before the retriever could bring it back to "home base" and be next to have a turn. The farther you lofted the stick the longer you stayed in the square and continued to loft the small stick. The children also played jacks with small little stones (yellow sandstone rubbed against bigger stones to shape them. There were five stones in a set one of which was tossed up while picking up 1, 2, 3, or 4 of the stones. Boys did not play see-saw or jump rope. They played a game called "Banock". It was played with cleaned and dried pig or horse bones about eight or nine inches long The object of this game was to knock down certain upright standing bones without knocking over other standing bones and it was played in the street. The girls also played a game of throwing a ball against a house wall. A girl would throw the ball and catch it, then throw back over her head then she "waltzed" the ball along the ground toward the house wall, then bounce it once and then twice and then three times and then numerous times (an endurance test). After that it was someone else’s turn.
Children would go to school four hours a day. The older and the younger children went to school at different times of the day. The Schulmeister was Herr Muth. There were also other helper teachers. The school was cleaned by the older students on Saturday.

Transportation and Communication

A lengthy highway had been built from Saratov on the Volga in the north to Kamyschin on the Volga on the south. Stations along this road were built one day journey apart. Even though Grimm was a large town it received its mail from Messer, the first town to the north on the highway. Grimm finally got its Post office in 1901.
Our ancestors had to travel either by wagon or sled from their homes in Grimm to the nearest railroad station a considerable distance away or to a Volga port to board a steamer.

Health Care

Around the turn of the century, Grimm had three Doctors. One a woman, whose name in unknown, may have been a midwife and/or practioner of folk medicine. One was a Doctor Walter who lived in a log house and a Doctor Johann Ohlberg born in Kukkus , east of the Volga. Doctor Ohlberg received his training in the Russian Army and was sent to Grimm by the Crown. The doctor’s office was called the Apotek was originally located in a home where the doctor received and treated patients He was paid by the village. This arrangement lasted for a year until the doctor was able to obtain his own office He would perform no operations. A Russian doctor, who spoke no German, came to Grimm twice a year on Saturday mornings like an Inspector General. The townspeople did not take him seriously One of the little Ohlberg children got into the Doctors' medical cabinet and died after drinking some medicine Later one of the daughters married a son of Schulemiester Muth, who was also a teacher.

 Отправлено: 11.04.10 14:19. Заголовок: Ниже приведен очерк ..

Ниже приведен очерк Irma E.Eichorn о жителе села Гримм Карле Вебере. Очерк опубликован в "Grimm Newsletters" от зимы 1996 года (стр.2-3). Очерк переведен на русский с английского языка. Ниже, под русским переводом приводиться оригинальный текст.

Автор перевода - Наталья Матусевич, за что ей очередное огромное спасибо!Переведенный текст запрещен к копированию в целом его виде. Копирование по частям допускается со ссылкой на наш форум. В случае, если Вы заметите опечатки, ошибки в переводе и т.п. - пишите на адрес, который указан в моем профиле.

С уважением, Alex Brester

Карл Вебер (1933-1994)

В последние годы при посещении с.Гримм члены AHSGR останавливались в доме Карла Вебера (Karl Weber). В 1993 году я была там вместе с группой доктора Вильяма Виста (Dr.William Wiest), а уже в июле 1994 г. я останавливалась в его доме в качестве гостя. Если спросить Карла Вебера о его судьбе, значит пережить заново вырванные главы из жизни десятков тысяч поволжских немцев.
Карл Вебер родился в с.Гримм в 1933 г., и всего один раз посетил школу 1 сентября 1941 года. На следующий день новость о Постановлении Правительства о депортации дошла и до с.Гримм. Депортировали людей улица за улицей, и через три дня село опустело. Из Бановки на р.Волга немцы на барже отправились в окрестности Энгельса, где их ожидало «путешествие» в Иркутскую область длиною в месяц в вагонах для перевозки скота. С собой семья Вебер взяла только подушку и еды на 3-4 дня, поскольку действовало ограничение до 36 кг. По истечению этих дней их единственной надеждой были железнодорожные станции, где они могли съесть чашку супа.
По прибытию в заснеженный Иркутск, семья Вебер пересела из вагонов в запряженную лошадью повозку, на которой отправились в д.Куцеровка. Пустой дом они разделили еще с пятью семьями. Около 2-х месяцев отец Карла Вебера, также по имени Карл Вебер, 1907 г.р., уроженец с.Гримм, работал на местный колхоз: на запряженной повозке за 30 км от колхоза он доставлял зерно на правительственную станцию. Затем на его долю, как и на долю большинства мужчин-немцев, «выпало» заключение в трудовой лагерь, который стал для него, как и для тысяч других немцев, «лагерем смерти». В 1943 году он погиб на лесозаготовке – на него упало дерево, по крайней мере, так сказали люди. В действительности, семья Вебер никогда не получала об этом официального уведомления. Четверо братьев отца – Konrad, Jacob, Alexander и August также погибли в трудовых лагерях. И только один брат Heinrich уехал в США.
Мать Карла Вебера - Амалия, урожденная Шотт, также трудилась в колхозе. Карл не посещал школу, потому что ему нечего было одеть. Более того, семья плохо питалась, а на следующий год после прибытия они были на грани голода. Проявлением циничного и жестокиого отношения, которое открыло немцам глаза на недоброжелательное намерение их «захватчиков», было распоряжение не разводить огороды, поскольку они (немцы) скоро уедут домой. Уже единожды обманутые, немцы в 1943 г. все-таки посадили картофель, капусту и пшено, но вскоре власти отправили мать Карла и других женщин с детьми в бараки, расположенные в лесу. Там они забирались на сосны и добывали смолу с помощью длинных палок. Если они выполняли норму, то получали 500 г хлеба, если нет, то только 300 г. После операции его мать отчаялась, поскольку он хорошо запомнил ее слова: «Дети, мы начинаем голодать». И чтобы этого избежать, она попыталась вернуться назад в колхоз, но за этот дерзкий поступок комендант посадил ее на 3 года в тюрьму. Отсидев один год в Красноярске, она вернулась обратно в колхоз.
Этот год Вебер с младшей сестрой жили у пожилой женщины в колхозе. Его старшая сестра, которой было 13 лет, устроилась няней в одну русскую семью. Брат умер в 1943. Сам Карл Вебер в 1944г. в возрасте 11 лет стал ухаживать за колхозными свиньями. В конечном итоге он стал работать на полях. Поскольку денег он за это не получал, в 1949 году в ответ на свою просьбу он получил разрешение коменданта уехать вместе с матерью и сестрой в деревню в лесу. До 1954 г. он лазил по деревьям и собирал смолу. Затем он устроился ремонтным рабочим на железнодорожную станцию недалеко от д.Решеты.
Отпуск в 1957 году позволил осуществить его мечту – посетить свою «Родину», посетить Гримм. Там он встретил Ирму Шван (Irma Schwan), которая родилась в с.Гримм в 1940 г. Ее семья, несмотря на официальный запрет, смогла вернуться в Гримм. Правительственное постановление в декабре 1955 г. положило конец запрету на возвращение немцев в свои родные деревни.
Попытки Вебера продолжить свою жизнь в с.Гримм «разбились» о бюрократические стены, что отрицательно повлияло на надежды других поволжских немцев на возвращение домой. В 1958 он вернулся в Гримм, женился на Ирме Шван (Irma Schwan) и начал работать в местном литейном цехе. Но, несмотря на это, местные власти в административном центре Бальцер (ныне Красноармейск) отказались его зарегистрировать. С декабря 1958 по апрель 1959 он самоотверженно писал письма в Красный крест и даже написал маршалу Клименту Ворошилову, Председателю Президиума Верховного Совета. Однажды повесткой его вызвали в Бальцер, где он получил жесткое предупреждение от официального представителя паспортного стола покинуть Гримм немедленно либо у него будут проблемы.
Так Вебер переехал в Камышин. Власти зарегистрировали его, и он устроился работать на ж/д станции ремонтным рабочим. Два месяца спустя он объяснил властям, что хочет вернуться в Гримм, и к его удивлению, они пообещали ему работу, но не в самом селе, а за 2 км от него. На третий день своей работы на новом месте, когда он пришел в дом семьи Шван в Гримме, его там уже ожидал милиционер. Спросив его имя, милиционер казал Веберу выходить на работу в литейный цех. Вебер получил желанный штамп в паспорт и, следовательно, разрешение жить в Гримм. Прежде чем переехать в Камышин, Вебер в гневном настроении написал и отправил письмо Никите Хрущеву, первому секретарю Коммунистической партии и председателю Совета министров. Может оно стало причиной такого решения властей?
Мать Вебера приехала в гости из Сибири в 1972, а в 1975 году она уже вернулась с младшей сестрой Карла, чтобы остаться жить в Гримм. После 1975 приехали другие поволжские немцы, но никто из них не были из с.Гримм. Согласно Постановлению Правительства от ноября 1972 (оно также не было предано гласности), поволжские немцы, наконец, получили право на возвращение в свои родные села, но их регистрация в этих селах зависела от нехватки рабочей силы и от разрешения местной милиции, которая принимала окончательное решение. Как свидетельствуют недавние устные заявления, местная милиция мешала многим поволжским немцам: например, когда семья приезжала в свой родной Balzer, то вынуждена была селиться в Beideck, другая - в Balzer вместо Moor, Donnhof вместо Kraft, Bauer вместо Balzer и т.д.
Репатриантам и американским туристам, лишь немногое напоминает о старом Гримме. Впечатляющая церковь в Kontor-стиле, вместимостью 1250 посадочных мест, была сожжена несколько лет назад. До этого она служила двухэтажной школой для старшеклассников. Здание Zentralschule было известно в дореволюционные дни как первое учебное заведение, в котором велось обучение на русском языке. Новая школа в настоящее время расположена в центре села, охраняя неуместный памятник генералу Александру Суворову (1730-1800), одному из великих военачальников России. Одинокий надгробный памятник на бывшем немецком кладбище говорить сам за себя. Надписи на немецком и русском языках гласят: "Здесь покоится Екатерина Элизабет Леонгардт (Katherina Elizabeth Leonhardt), урожденная Эрнст (Ernst), родилась 21 ноября 1786, умерла 28 июля 1840. Спи спокойно до радостного утра". У обоих семей Leonhardt и Ernst в 1941 году в с.Гримм были потомки.
Кроме семьи Вебер, меньше дюжины немецких семей проживают в Гримм. Большинство тех, кто приехал сюда после 1975 года, уехали в Германию. "Es kann nichts gebe", с грустью сказал К.Вебер на своем немецком диалекте ("Нечего [для немцев] здесь делать"). Поэтому и он, несмотря на всю свою прочную связь с Гримм, подал документы, чтобы присоединиться к потоку переселенцев в Германию.

Карл Вебер умер 17 ноября 1994.

Karl Weber

Irma E.Eichhorn

AHSGR members visiting in recent years the Volga-German village Grimm (now called Kamenskij) have slopped at the house of Karl Weber. I was there with Dr William Wiest’s group in July 1993, and then as overnight guest m July 1994. To ask Karl Weber about his life is to re-live the wrenching chapters in the lives of tens of thousands of Volga Germans.
Born m Grimm in 1933, Weber attended school only one day, September 1, 1941. By the next day news had arrived of the government's deportation decree of August 28, 1941. The evacuation in Grimm proceeded by streets, and in three days the village was empty. From Banovka on the Volga, the villagers went by ship to a landing near Engels, where they began their month-long journey in cattle cars to the Irkutsk region. Restricted to thirty-six kilos, the Weber family brought one pillow and food for three or four days. After that they had to depend on railway station stops for a bowl of soup.
Upon arrival in snowy Irkutsk, they went from the cattle cars to horse-draw sleighs that transported them to the village Kutserovka. An empty house became their home shared with five other families. For about two months Karl Weber's father, also named Karl Weber and also born in Grimm of 1907, worked on the local kolkohz (collective farm) delivering grain by horse and wagon to a thirty-kilometer-distant government station. Then his fate, like that of most all German men was a "sentence" in a labor camp; and for him, as for thousands of Germans, the labor camp became a “death sentence" In 1943, a falling tree crushed him death when he was serving in a forest brigade, or at least so others said. Typically, the Weber family never received any official notification about him. The father's four brothers, Konrad, Jacob, Alexander and August also died in labor camps. One brother, Heinrich, had gone to the United States.

Karl Weber’s mother, Amalia nee Schott, also born worked on the kolkhoz. Karl Weber did not go to school, because he had no clothes. The family, moreover, had little to eat. By the second year they were near starvation. A cynical and cruel action that opened the Germans' eyes to the malevolent intentions of their captors, according to Weber, was their orders to the Germans not to plant gardens because they were going home. Fooled once, the Germans in 1943 did plant potatoes, cabbage and millet, but then the authorities moved Weber's mother and other women with their children to barracks in a forest. Here the woman's hard work was to climb pine trees and extract the resin with long poles. When they filled their norms, they received 500 grams of bread and if they failed only 300 grams (1 gram = 0.035 oz). His mother's despair after surgery, as Weber remembered so well, was "Kinder, wir verhungem" ("Children, we are going to starve"). She resolved, therefore, to attempt a move back to the kolkhoz, but for this defiance the commandant handed her a three-year sentence in jail. After serving one year in Krasnoyarsk, she returned to the kolkhoz
During her absence Weber and his younger sister lived with an old woman in the kolkhoz. His older sister, who was thirteen, became a nursemaid in a Russian home. A brother had died in 1943. Weber, at age eleven in 1944, began tending pigs on the kolkhoz. Eventually he worked in the fields. In 1949, because he was receiving no salary, he requested and received permission from the commandant to go with his mother and younger sister to a village in the forest. Until 1954 he climbed trees to tap the resin Then he became a railroad repairman near Reshety
A vacation in 1957 was the opportunity to fulfill his 1оnging to see his “Heimat”(home) in Grimm While there he met Irma Schwan, born in Grimm in 1940 Her family had managed to return to Grimm in 1957, despite the official ban. A governmental decree in December 1955 had ended the Germans' confinement… to
return to there original villages.

Weber's efforts to settle in Grimm ran athwart Bureaucratic walls and so reflected the frustrations of other Volga Germans hopeful of coming home. He returned to Grimm in 1958, married Irma Schwan and began working in the local foundry. The authorities, however, in the administrative center in Balzer(now Krasnoarmeisk) refused to register him. From December 1958 to April 1959 he courageously wrote letters to the Red Cross and even to Marshal Kliment Voroshilov, Chairman of the Presidium of the Supreme Soviet. Yet in April he received a summons to Balzer and a stern warning from the official in charge of identification passports to leave Grimm immediately or face the consequences.

Weber then went south to Kamyshin. The authorities registered him, and he found a job as a railroad repairman. After two months, he explained to officials that he wanted to return to Grimm. Surprisingly, they granted him permission to work, not in Grimm, but two kilometers outside. The third day on this job, when he went to Schwann’s house in Grimm, he found a policeman waiting for him. After asking his name the policeman told Weber to report to work at the foundry. Weber received the coveted stamp in his passport and thus permission to live in Grimm. Before going to Kamyshin, Weber in his angry mood had sent a letter to Nikita Khrushchev, First Secretary of the
Communist Party and Chairman of the Council of Ministers. Had this forceful letter perhaps brought results?

Weber’s mother visited from Siberia in 1972 and in 1975 she returned with Weber's younger sister to settle in Grimm. After 1975, other Volga Germans appeared, but none of those were from Grimm. Under the governmental decree of November 1972 (also not made public), the Volga Germans finally had received the right to return to their original villages, but their acceptance or registration in these villages depended upon labor shortage and upon permission of the local police who made the final decision. As recent oral accounts attest the chinancery of local police thwarted many Volga Germans when they arrived in their Balzer a family had to settle in Biedeck, another in Balzer instead of Moor, Donnhof instead of Kraft, Bauer instead of Balzer, etc.. etc.
For returnees and for American visitors, few reminders remain of old Grimm. The impressive Kontor-style church that had seating for 1,250, burned down several years ago. It had become a two-story school for upper grades. The distinctive building of the Zentralschule renowned to рrе-revolutionary days as the premier Russian-language institution for training. Volga-German "Schulmeister", teachers, and village clerks still stands and houses all-day sessions for children up to six. A new school now dominates the village center, watched over by the incongruous statue of General Alexander Suvorov (1730-1800), one of Russia's great military leaders. Alone tombstone in the former German cemetery has to speak for all. The inscriptions in German and Russian read: "Here rests Katherina Elizabeth Leonhardt, nee Ernst, born 21 November 1786, died 28 July 1840. Sleep peacefully until the joyful morning". Both the Leonhardt and Ernst families still had descendants in Grimm in 1941.
Besides Weber’s family, not a half dozen German families remain in Grimm. Most of those who arrived after 1975 have left for Germany. "Es kann nichts gebe", Weber said sadly in his German dialect ("Nothing [for the Germans] is going to develop here"). So he too, this loyal link to Grimm's past, has filed papers to join the exodus to Germans
Karl Weber died on November 17, 1994.